Демон всяческой заразы. От простуды до проказы, по отдельности и сразу. Принимаются заказы))
Едет Добрыня Никитич расчищать в Золотую Орду дорогу прямоезжую - слух дошел до Киева, что летает на том пути злой ворон, не дает людям ни пройти, ни проехать.
Долго ли, коротко ли едет, а дорога-то под конем богатырским все хуже, все гуще травой зарастает - давно, знать, люди по ней не ездили; вот уж и не дорога, а узкая тропочка идет. Знать, тут и есть владения черного ворона.
Едет богатырь да все на небо поглядывает - не летит ли злая птица. И вот солнце закрыла, пала на землю тень черная, и сам ворон спустился перед богатырем - а крылья у него в косую сажень каждое, голова вровень с Добрыниной, когти что серпы, клюв - что палица боевая.
- Здравствуй, русский богатырь, - молвит ворон голосом человечьим. - Почто пожаловал?
- Здравствуй, вороний воевода. Велено мне прямой путь в Орду расчистить. Ты зачем людей пугаешь, пройти-проехать не даешь?
- Нарочно не пугаю, сами, как увидят, домой поворачивают. У тебя своя служба, у меня своя; поможешь - улечу восвояси, снова смогут люди прямой дорогой ездить.
- Что за служба у тебя?
- Случился у нашего рода мор на детенышей. Ищу в этой земле траву целебную - знаю, какая она, да в наших холмах не растет. Вот летаю да выглядываю траву. Помоги, богатырь.
А сам ходит взад-вперед, на Добрыню поглядывает. Вздохнул богатырь:
- Рад бы помочь тебе, да трав не знаю. Разве только к ключу живой воды сходить - там все целебные травы растут, какие на свете есть. Но ехать туда - три года без малого.
Захохотал ворон, закаркал:
- Только-то? Садись мне на спину - в три дня долетим.
И сел Добрыня воеводе на шею, а коня богатырского ворон в когти взял - и взлетели они выше облаков, под самое солнце. Ворон летит, Добрыня путь указывает. Летели три дня и три ночи, обледенели доспехи богатырские, шерсть конская инеем покрылась - и вот прилетели на поляну заповедную. Стоит посередке белый камень, бьет из-под него ключ живой воды, а по берегам все целебные травы растут, которые на свете есть. Кинулся ворон траву собирать, а Добрыня напоил, накормил коня, сам поел, отдохнуть прилег.
Проснулся - вороний воевода рядом сидит:
- Пора, Добрынюшка. Тебе еще сарацин усмирить надобно, а туда лететь четыре дня, ехать четыре года.
Снова богатыря на спину посадил, коня в когти взял и поднялся выше облаков. Четыре дня, три ночи летел без продыху, спустился лишь к заставе Сарацинского царства. Попрощался там с Добрынею да и полетел в родную землю.
Двенадцать лет без малого простоял Добрыня на заставе, а у самого на душе невесело - все вспоминает он матушку да молодую жену. А князь Владимир велел еще с Чуди белоглазой дани собрать, и негоже домой возвращаться, пока наказ княжеский не выполнен...
Усмирил он сарацин, повернул Бурушку на Чудь, вдруг видит - едут навстречу повозки золоченые с богатыми дарами, запряженные вороными конями, а дружины не видать. Подъехал ближе, видит - рядом с первой повозкой человек идет потихонечку - сам босой, кудри как огонь красные, а кафтан из вороньих перьев.
- Ты ли это, вороний воевода?
Тот смеется, а будто по-вороньи крячет:
- Я, Добрынюшка! Везу тебе с Чуди белоглазой дань за двадцать лет; не езди без толку, повороти на Киев. Кони эти - мои дружинники, как быстро ни поскачет Бурушка, не отстанут ни на шаг, и на твое подворье доставят все до монеточки.
Слез тут Добрыня Никитич с коня, отвесил земной поклон:
- Ай спасибо, друг, выручил. Как хоть звать-то тебя, кого благодарить?
- Как мать назвала, не помнит никто, а на родине прозвали Кромахи.
На том обнялись молодцы и расстались - Кромахи в родные холмы полетел, а Добрыня поворотил коня да поскакал к Киеву.
Долго ли, коротко ли едет, а дорога-то под конем богатырским все хуже, все гуще травой зарастает - давно, знать, люди по ней не ездили; вот уж и не дорога, а узкая тропочка идет. Знать, тут и есть владения черного ворона.
Едет богатырь да все на небо поглядывает - не летит ли злая птица. И вот солнце закрыла, пала на землю тень черная, и сам ворон спустился перед богатырем - а крылья у него в косую сажень каждое, голова вровень с Добрыниной, когти что серпы, клюв - что палица боевая.
- Здравствуй, русский богатырь, - молвит ворон голосом человечьим. - Почто пожаловал?
- Здравствуй, вороний воевода. Велено мне прямой путь в Орду расчистить. Ты зачем людей пугаешь, пройти-проехать не даешь?
- Нарочно не пугаю, сами, как увидят, домой поворачивают. У тебя своя служба, у меня своя; поможешь - улечу восвояси, снова смогут люди прямой дорогой ездить.
- Что за служба у тебя?
- Случился у нашего рода мор на детенышей. Ищу в этой земле траву целебную - знаю, какая она, да в наших холмах не растет. Вот летаю да выглядываю траву. Помоги, богатырь.
А сам ходит взад-вперед, на Добрыню поглядывает. Вздохнул богатырь:
- Рад бы помочь тебе, да трав не знаю. Разве только к ключу живой воды сходить - там все целебные травы растут, какие на свете есть. Но ехать туда - три года без малого.
Захохотал ворон, закаркал:
- Только-то? Садись мне на спину - в три дня долетим.
И сел Добрыня воеводе на шею, а коня богатырского ворон в когти взял - и взлетели они выше облаков, под самое солнце. Ворон летит, Добрыня путь указывает. Летели три дня и три ночи, обледенели доспехи богатырские, шерсть конская инеем покрылась - и вот прилетели на поляну заповедную. Стоит посередке белый камень, бьет из-под него ключ живой воды, а по берегам все целебные травы растут, которые на свете есть. Кинулся ворон траву собирать, а Добрыня напоил, накормил коня, сам поел, отдохнуть прилег.
Проснулся - вороний воевода рядом сидит:
- Пора, Добрынюшка. Тебе еще сарацин усмирить надобно, а туда лететь четыре дня, ехать четыре года.
Снова богатыря на спину посадил, коня в когти взял и поднялся выше облаков. Четыре дня, три ночи летел без продыху, спустился лишь к заставе Сарацинского царства. Попрощался там с Добрынею да и полетел в родную землю.
Двенадцать лет без малого простоял Добрыня на заставе, а у самого на душе невесело - все вспоминает он матушку да молодую жену. А князь Владимир велел еще с Чуди белоглазой дани собрать, и негоже домой возвращаться, пока наказ княжеский не выполнен...
Усмирил он сарацин, повернул Бурушку на Чудь, вдруг видит - едут навстречу повозки золоченые с богатыми дарами, запряженные вороными конями, а дружины не видать. Подъехал ближе, видит - рядом с первой повозкой человек идет потихонечку - сам босой, кудри как огонь красные, а кафтан из вороньих перьев.
- Ты ли это, вороний воевода?
Тот смеется, а будто по-вороньи крячет:
- Я, Добрынюшка! Везу тебе с Чуди белоглазой дань за двадцать лет; не езди без толку, повороти на Киев. Кони эти - мои дружинники, как быстро ни поскачет Бурушка, не отстанут ни на шаг, и на твое подворье доставят все до монеточки.
Слез тут Добрыня Никитич с коня, отвесил земной поклон:
- Ай спасибо, друг, выручил. Как хоть звать-то тебя, кого благодарить?
- Как мать назвала, не помнит никто, а на родине прозвали Кромахи.
На том обнялись молодцы и расстались - Кромахи в родные холмы полетел, а Добрыня поворотил коня да поскакал к Киеву.